Каждый из офицеров несуществующей армии был занят своим делом. Полковник Громов, чувствуя скорые перемены, строчил на бумаге образцы новых указаний и приказов; тщательно изучал крупномасштабную, наполовину в белых пятнах, карту района; в определенный час, поддерживая физическую форму, занимался гимнастикой и ежедневно, перед сумерками, выпускал три пули из своего револьвера по тлеющей лучине на расстоянии двадцати шагов.
Сергей Маслов большую часть дня проводил с хозяевами заимки. Может, от нечего делать он научился ловить в озере рыбу; задыхаясь от дымокура, помогал Фоме Лукичу управляться с пчелами; от деда Луки потихоньку учился столярному делу; носил в ведрах воду; косил на заре сено; возил на коне из тайги дрова. За короткий период времени своими степенными, спокойными действиями Сергей проникся некоторым уважением к жителям заимки. Всегда замкнутые для чужаков староверы иногда улыбались ему доброй, приветливой улыбкой: человек славен делами своими! Лучшим товарищем в беседах и работе для Сергея был Маркел. Как-то так случилось, что, однажды предложив юноше свою помощь, он стал постоянным ему спутником в «благих делах». И неизвестно, что служило причиной беспрекословной услуги жителям заимки: святая благодарность за предоставление угла, или еще один представитель семьи Погорельцевых, к кому Сергей относился с чувством ностальгической памяти.
Первый раз он увидел ее вечером, когда они приехали на заимку, однако должного внимания не обратил: обыкновенная, молодая девушка. Сергей даже не придал значения закрытой части лица. Может, этому способствовала долгая дорога, усталость или полное безразличие к многочисленным людям, в последнее время появляющимся и исчезающим из его жизни, как вода в ручье. Утром было все иначе. Сергей возвращался от озера после утреннего туалета, хотел войти в захожую избу, где они остановились с полковником, как вдруг дверь заимки распахнулась, и на порог вышла она. Увидев ее, он почувствовал, как сознание пробила молния, а сердце застонало от радости встречи. Она стояла к нему правой стороной. Открытая часть лица, голова, шея, плечи, взбитая грудь, мягкие, но сильные руки, формы тела показали ему до боли в груди знакомого, милого человека. Сергей не смог удержаться от порыва чувств, бросился к ней, успел схватить за руку:
– Нинель!.. Что ты здесь делаешь?!
Софья испугалась, отскочила, отдернула ладонь, еще мгновение смотрела на него испуганным взглядом, а потом убежала назад, в дом.
Увидев ее лицо, Сергей вздрогнул от горя, понял, что обознался, успел крикнуть вслед: «Извините…» – потом в подавленном состоянии присел на крыльцо. Память, как удар ножа: разрезала, доставила боль, лишила сил. На какой-то миг он был там, в прошлой, счастливой жизни, которая тут же потухла, как спичка. Досадная ошибка привела Сергея к горькому, безутешному прошлому: не может быть здесь Нинель, потому что ее нет в живых. Погибла его славная, дорогая девушка в черном восемнадцатом году от ножа мародеров.
Представляя себе ее смерть, Сергей всегда содрогался от ужаса неизбежности. Великая революция в своем начале породила беспощадную волну преступлений. В городе процветало воровство, разбои, убийства. Простого обывателя могли зарезать за кроличью шапку.
В тот роковой зимний вечер Нинель была дома одна. Потрясенный потерей судоходной компании, Штрайберг искал правды за дверями новой демократии. Мать Нинели, добрая, милая фрау Марфа, пребывала в гостях у свояченицы на другом конце города. Он, Сергей Маслов, был на тайном собрании будущего штаба белой армии. Будучи в плохом самочувствии, Нинель не поехала с матушкой в гости, осталась ждать его, Сергея, но нашла свою смерть.
Когда он вернулся, нашел ее в дверях своей комнаты. Вероятно, заслышав шум в коридоре, Нинель подумала, что он вернулся, вышла встречать и была убита одним точным, сильным ударом ножа в грудь. Она так и умерла, не понимая, что с ней случилось. В спокойных, открытых глазах все еще светились огоньки нескрываемой ласки и нежности, обращенной к своему любимому человеку. В правой руке Нинель оплавилась догорающая свеча. Левая ладонь покоилась на округлом животе, где развивался и рос плод их любви на шестом месяце беременности.
Тогда на висках Сергея появилась первая седина.
Так и не было Сергею покоя при встрече с Софьей. Хоть и знал, что это не Нинель, ничего сделать не мог. Очень уж похожа Софья профилем на его милую подругу, и с этим нельзя было не считаться. Всякий раз при общении Сергей надолго задерживал на ней свой взор. Привыкшая к его жалостливому взгляду, Софья старалась не обращать на него внимания, однако потом вдруг заметила, что глаза у молодого офицера совсем не жалкие, а проницательные, сравнивающие, может быть, оценивающие. Она сказала об этом матери, та, в свою очередь, отцу. Фома Лукич разложил все по своим местам: «Этот не посмеет… кровь не та!»
Заметил поведение подчиненного и полковник Громов. Выбрав момент остаться наедине, старший офицер сделал Сергею замечание:
– Ваш похотливый взгляд, господин капитан, не делает вам чести! Даже не думайте! Мы находимся в гостях, так-с что, будьте добры вести себя прилично!..
Наконец-то сообразив, что от него ждут, Маслов рассмеялся полковнику в лицо, достал из кителя фотографию Нинель, показал старшему по званию:
– Эта девушка похожа на мою невесту… которой нет в живых! Видите сходство? В том, что я благоволю Софье, не значит, что я хочу уложить ее в постель. Не та ситуация…
– Извините, – подавленно попросил прощения Громов, – я был не прав, соболезную…