Тропа бабьих слез - Страница 95

– Софья! Я хотел с тобой поговорить, – не зная, с чего начать, волнуясь, начал он.

– Ты о чем?..

– Помнишь, ты мне дала самородки…

Сергей заметил, как дрогнула ее щека. Софья заметно заволновалась, посмотрела в сторону дома, тихо ответила:

– Помню…

– Они мне тогда очень помогли… – быстро продолжил Сергей, – спасибо тебе! Если бы не ты, я тогда вряд выжил первое время. Но я никому о них не говорил, где взял! – поспешил дополнить он. – Если бы я тогда знал, что так все затянется… может, сразу уехал…

– И что?!

– Я хочу уйти… уехать навсегда! Но у меня нет денег! Вот… если бы ты… помогла мне еще раз! Хоть немного… я сам буду мыть! Покажи, где… Клянусь, что об этом месте никто никогда не узнает! Еще есть время… я оставлю вам всех лошадей, возьму только одну… эх, если бы успеть уйти! Еще есть время!..

Выслушав его, Софья молча подняла полные водой ведра и, не говоря ни слова, пошла к дому.

Сергей понял ее отношение как отказ. Оставшись один, он молча погрузился в тяжелые мысли: почему вдруг староверы стали относиться к нему по-другому? Что произошло за эти восемь лет? В прошлых отношениях они были доброжелательны и просты, как дети, готовые отдать последнее. Однако в этот раз все стало иначе. Погорельцевы смотрят на него сурово, не прогоняя и не приближая его к себе. Общение стало напряженным, будто он причинил им какую-то боль. Все без исключения старались избежать долгих разговоров с ним, ограничиваясь однозначными фразами да или нет. В пище ему никто не отказывал, Погорельцевы кормили его отдельно, но со своего стола. Он жил в заезжем домике, спал в суровом одиночестве. День проводил в отшельничестве. Если Сергей предлагал кому-то помощь, любой сухо отказывал ему в этом. Сергей не мог понять, что случилось и происходит. И это неведение вызывало в нем чувство напряжения.

По поведению Софьи Сергей понял, что золота не будет: не покажут ему Погорельцевы россыпь по понятным причинам. Это значило, что жизнь его закончится в Китае, где-то на рисовых плантациях или где-то в портовом кабачке за стаканом рома после трудового дня грузчика. Остаться здесь, в тайге, с Погорельцевыми он не мог. Гнетущая обстановка также когда-нибудь приведет к отрицательному результату. У Сергея был только один выход – собираться в дорогу, чем он был занят следующий вечер после разговора с Софьей.

– Ты уходишь? – спросила она, увидев, как Сергей готовит в дорогу котомку.

– Да. Завтра утром.

– А как же твоя просьба?

– Но ты мне ничего не ответила.

– Однако не сказала нет.

– Как это понимать?! – с надеждой в голосе заволновался Сергей.

– Пойдем, с тобой отец хочет поговорить, – позвала Софья и прошла в дом. Сергей поспешил за ней.

Возможно, сегодня Сергей первый раз вошел в дом к Погорельцевым. Он помнил, что восемь лет назад его нога не переступала порог староверческого жилья. По законам старообрядцев «человек с ветру, неверный» не должен осквернять своим присутствием Благочестивые образа и Святой Дух покоев. Наверно, так и было восемь лет назад. Они с полковником Громовым жили в захожей избе, там же и столовались и ни разу не открыли дверь своих благодетелей: грех! Теперь же по какой-то непонятной причине его призвали к разговору. И не к крыльцу, на чурку, как это было всегда, а под грозные, испытанные верой и временем закоптившиеся иконы.

Кажется, Погорельцевы собрались все: мужчины – за столом, женщины – стоя за их спинами. Сергей вошел за Софьей, перекрестился на образа, встал перед столом, как перед судьями. Фома Лукич, на правах главы семейства, пригласил его присесть на красную лавку – за стол не позвал, – после некоторого молчания начал глаголить:

– Софья нам тут все рассказала. И просьбу твою, и намерения. Знать, за кордон хочешь податься? Что же, дума добрая. Не знаю, правильно то или нет, поступай, как хочешь. А вот только не будет ли нам вреда, если мы тебе золотое место покажем?

– Никому не скажу! – перекрестился Сергей. – Восемь лет никто о вас не знал, и теперь не узнает!

– А коли так, почему же тогда сотоварищей привел за золотой статуей?!

– Ну, тут дело другое. Статуя к вам не относится. Я думал, она под камнем, в земле лежит. Да и к тому же она не ваша… никому не принадлежит.

– А кому же она должна принадлежать?

– Тому, кто найдет ее.

– Вона как ты думаешь! – подал голос дед Лука. – Это как понимать, знать, кто нашел, тот волен, делать с ней то, что хочешь?!

– Да.

– Эх, как ты загнул! Так ты, думаешь, что статуя ничейная?

– А что, есть хозяин?!

– А ты как думаешь?

– Не знаю… – растерялся Сергей, лихорадочно соображая, к чему староверы затеяли этот разговор, и недвусмысленно намекнул: – Вы знаете хозяина?

– А то!

– Может, вы знаете, где сейчас статуя?!

– Может, и знаем… – проговорился дед Лука. – А только чужим людям это знать нельзя!

– Почему?

– Потому, что такие, как ты, ее во зло используют. Люди не для жадности творение делали, а во благо веры! Оный образ духом людским насыщен, как икона Божьей Матери. Многие лета ей преклонялись, а поэтому статуя силу великую имеет! – разволновался дед Лука, привстал с места, поднял палец, привлекая внимание, топнул ногой. – А ты ее… хотел распилить.

– Но ведь я… – пытался объяснить Сергей, но старец прервал его.

– Что бы ты сказал, коли у тебя дома ограбление сделали?

– Мой дом и так разграбили…

– И что ты на енто скажешь?

– Что я могу сказать… была б моя воля…

– Воля твоя!.. Где она, воля твоя? Вишь, какая по России смута? Нигде покоя нет! Брат на брата! Сын на отца! Нет ни святости духа, ни любви к ближнему. Потому и Отечества не будет… а в общем, ни к тому я глагол веду: учить тебя поздно! Только вот, может, придут мысли к тебе праведные, да в назидание потомкам, где ответ держать будешь, помни! У каждого человека есть свои духовные ценности! Не надо на них руку налагать, себе дороже будет. Бог един, Он все видит! Человек видит глазами, а Бог душой! Каждый на этой земле право имеет на свою веру. А почему отбирать ее у человека – грех великий! Потому и сотоварищи твои погибли, от жадности на чужое…