Тропа бабьих слез - Страница 29

Вскочит Софья на ноги, ревниво послушает горы, побежать бы, да куда? Никто не знает, в какой стороне ходит Григорий.

Снова сядет Софья на место, притихнет, слезу пустит. Жалко девушке Григория, всю жизнь один, нет семьи. Люди с таежного поселка приходили, рассказывали, как у него вся семья друг за другом «ушла». Кажется, все о Григории знает Софья, а вот в душу посмотреть не может. Обо всем он рассказывает, только себя не раскрывает, замкнутый, как зверь. Иногда в голову Софьи черные мысли лезут: раз скрытный, значит, хитрый, свои цели преследует. Закрадется в голову девушки подозрение: а ведь не зря ее отец Фома Лукич Григория подозревает в воровстве. Может, это он у Оюна соболей с лабаза украл?! И тянется драная ниточка словесного наговора: откуда у Гришки столько соболей? Не может один охотник столько пушнины добыть!..

Однако вскоре чаша весов правды быстро перевешивает. Не может Гришка быть вором, неправда это. В представлениях Софьи вор всегда выглядит жадным, коварным, хитрым человеком. А какой же из Григория вор? Он последнее отдаст. Деду Луке, вон, куртку со своего плеча подарил, чтобы не мерз. Куртка с меховым подкладом, почти новая, наверно, больших денег стоит, а он не пожалел, снял с плеч и передал старому: «Носи, грей косточки!» Отцу Софьи Фоме Лукичу однажды сапоги яловые отдал: «Зачем они мне? Купил вот, по случаю, теперь избавиться не могу. Мне в броднях по тайге ходить лучше!» Маркелу вон нож охотничий передал. Матери – платок цветной. Одна Софья без подарка осталась. Однако и ей обещал на этот раз, что обязательно что-то принесет. Но зачем Софье подарки? Ей и так хорошо, лишь бы Григорий сам появился.

Так проходит день за днем. Опять наступил вечер. Сидит Софья на своем утесе, все глаза проглядела вверх по реке. Скоро вечерня, пора идти назад, а не хочется. Вдруг Григорий в это время без нее появится? Тогда нарушатся все планы девушки.

Сзади, за спиной, послышался шорох. Софья притихла, повернула голову, улыбнулась, успокоилась. Из-за кустов осторожно крадется Айба, нашла хозяйку по следам, пришла за ней. Сзади, за матерью, след в след, ползет такой же, похожий по масти четырехмесячный щенок. Это благодарность отца Григорию за яловые сапоги. Обычно Фома Лукич чужим, не из своей веры, собак не дает: нельзя, иначе.

Прилегла Айба у Софьиных ног, голову на колени положила, язык вывалила, тяжело дышит, бегала где-то по тайге. Ее сын в отличие от матери прилег в нескольких шагах. Характер у щенка гордый, ласки не допускает, как и отец Ингур. Ингура где-то нет, вероятно, не пошел сюда, а сразу отправился домой, на заимку. Знает, что там его ждет сытный ужин.

Софья обняла горячую Айбу, стала теребить уши. Девушка знает, что любит собака. Для нее руки хозяйки – вершина блаженства! Прижимая Айбу к груди, Софья негромко говорит с собакой, как с лучшей подругой, расспрашивая и тут же отвечая на свои вопросы. Айба ее внимательно слушает, смотрит преданными глазами, лижет языком руки. Все понимает собака, только сказать не может.

Вот уже и вечер, солнце падает. Знает Софья, пора идти домой. Пока спустишься с пригорка, да по тропке пройдешь, как раз к вечерней молитве успеешь. Стоит остаться, опоздать, строгая матушка выговор сделает, заставит читать молитвы до утра. Хотела Софья встать, легко толкнула Айбу, а та вдруг сама вскочила, повернула остроухую голову к заимке, насторожилась. Там, в займище, остро заговорил голос Ингура: без сомнения, кобель облаивал чужих людей. Айба и ее гордый сын сорвались с места, бросились на лай, быстро скрылись в густой траве в направлении заимки. Оставшись одна, Софья растерялась: а вдруг это Григорий пришел? Она ждала его здесь, а он пришел с другой стороны, от поселка. Эх, незадача…

Девушка побежала вслед за собаками. Скорее увидеть милого дружка! Сердце дрожит от волнения, щеки покраснели: а ну, как плохие новости? Очень скоро она вышла на поляну перед домом, в нерешительности придержала шаг, пошла спокойно, рассматривая пришлых людей, заправила на щеку платок: нет, не Григорий…

Четверо человек перед крыльцом снимали с лошадей вьюки. Двоих из них Софья узнала сразу. Сваты Добрынин Иван и Тулин Василий хладнокровно посмотрели на нее, даже не поприветствовав, продолжили разговор с отцом. Двоих других девушка не знала, однако по строгой выправке и военным кителям с погонами было несложно догадаться, что они имели прямое отношение к «служивым людям». Преданных воинов царю и отечеству Софья видела несколько раз в течение последних трех лет. Чувствуя свое поражение, убегая от советской власти, золотопромышленники, купцы, казаки и офицеры переходили через их заимку в Монголию, а дальше, в Китай, по Тропе бабьих слез. Во всех случаях проводником по Саянам был Добрынин Иван. За определенную плату он уводил господ и служивых за кордон. Вероятно, это была подобная ситуация.

Господа офицеры обратили на Софью большее внимание, чем родственники, учтиво поздоровались. Простое внимание подчеркивало их культуру общения с людьми и придавало честь и уважение. Девушка ответила скромным поклоном и быстро прошла в дом мимо.

Через некоторое время, определив господ офицеров в захожий дом, осеняя себя крестом через порог, в избу вошли остальные: дед Лука, Фома Лукич, Маркел, Добрынин Иван и Васька Тулин. Единая вера приветствовала родственников в стенах заимки: Иван и Василий трапезничали с Погорельцевыми за одним столом и проводили время в гостевой комнате, на широкой постели на глухариной перине.

Помолившись перед едой, староверы присели за стол ужинать. Мария Яковлевна и Софья стали подавать пищу. Негромко брякая деревянными ложками, мужики обсуждали новости.