Тропа бабьих слез - Страница 30

– Что, опять поехал через перевал? – равнодушно спросил Фома у Ивана.

– Нет, этот раз господа офицеры укрытия на время просят… неспокойно в уезде. Слух идет, адмирал Колчак под себя Сибирь подбирает. Вот, недолга, красных забьют, опять хорошо жить будем!..

– А нам-то што? Лучше ли, хуже? – удивился Лука Власович. – Мы, люди своей веры, здесь, в таежной глуши, всех переживем. Мы сами по себе, они сами с собой. Нас никто не трогает, и мы никому не мешаем. С давних времен Петра-Екатерину не знали, француза не слыхивали (Наполеона), царя не видели! Тутака Ленин какой-то пришел: хто таков будет? Неизвестно. Пусть они там между собой сундуки да трон делят, а мы уж тут как-нибудь, в валенках ходить будем…

– Однако не прав ты, сват, – покачал головой Иван. – Это вы тут сидите, ничего не видите. А у нас, по таежным поселкам, недовольство идет. Раньше был царь-государь: мы его не видели, и он нас не трогал. Жили себе не тужили! Что заработал горбом да ногами, все в дом, все твое. Раньше был один урядник, пусть водку да самогон пил, но зато по чести с мужиками за ручку здоровался, по имени-отчеству величал. А ныне как, при красных? Смотреть стыдно… голытьба да тунеядцы с пистолями по дворам ходят, закон новый правят… у кого телку забирают, у другого коня. У меня вон мерина-трехлетка забрали, сказали в милицию, а сами в Курятах его закололи. Что получше мясо по себе растащили, а кости в реку скинули… Где правда? А сейчас, говорят, еще интереснее будет! Какие-то хозяйства будут совместные, все общее: коровы, кони, куры! Орех, рыбу да соболя будем добывать в общий котел, всем поровну… а зачем мне это надо? Если, к примеру, я осенью, весь месяц в тайге был, триста пудов чистого ореха вывез домой, так что, должен его с Оськой Ерохиным делить?! А он, сыч, в то время, самогон пил, да девок местных щупал (женщины перекрестились), где ж тогда правда?!

– Ишь ты! – завелся Лука Власович. – Общее все, говоришь? Что, и вера общая? И бабы тоже?!

– Про баб не знаю, не слыхивал. А вот веры не будет никакой!

– Как то?! – все, кто сидел за столом, бросили ложки.

– А вот так. Ленин сказал, нет никакого Бога, ни у нас, ни у православных!

– Ишь, чего удумали! – закипел дед Лука. – Веры нет никакой… Всю жисть, сколько помню себя, двумя перстами осенял (перекрестился, за ним все, кто был здесь) и отец мой, и дед, и прадед… а теперь что, образа на помойку?!

– Выходит, что так… – ответил Иван.

– Нет уж, тут ничего не получится у них! Как верили, так и будем жить своею верой! – гремел твердый голос старожила. – А доберутся сюда, запалю все, чтобы никому ничего не досталось!..

Луку Власовича едва успокоили, увели, уложили на кровать. Однако старому не спалось, он все вставал, кашлял, шлепал босыми ногами к двери и обратно и лишь под утро утихомирился.

После ужина Фома, Иван и Васька вышли на крыльцо подышать свежим воздухом. После некоторой паузы Иван негромко спросил у Фомы:

– Так что с господами офицерами делать? Пустишь ли к себе на временный постой или за Глухариную гриву на зимовье вести?

– Коли временно, значит, надолго… – задумчиво ответил Фома, глядя куда-то в темноту.

– Что?! – не понял Иван.

– Пусть живут. Только я им не нянька, сами по себе приходную избу занимают, в дом – ни ногой! Может, потом, когда веру нашу поддержать помогут.

10

На перевале, на краю небольшого горного озерка, Гришка остановил своего коня, опустил повод. Егор догнал его, встал рядом, спешился, давая своему мерину передохнуть.

– Вот он и есть Перевал бабьих слез, – качнул головой Гришка, указывая на хаотическое нагромождение скал вокруг.

– Да уж, угрюмое место, – заметил Егор, оглядываясь вокруг.

– Это точно, красоты мало… все какие-то страшилки, не как в других местах.

Они какое-то время рассматривали серый, хмурый пейзаж. Горная, скалистая страна, неприступная и тяжело проходимая с двух сторон, разрывалась небольшой, продолговатой седловиной. Овальная чаша с небольшим озерком посередине предавала перевалу серые краски отчуждения. Черная, безжизненная вода навевала неприятное давление. Нагромождение курумов по берегам озера в некоторых местах разрывалось мягкими полянками с вялой травой, но это не давало взгляду облегчения. Тяжелый, прохладный ветер пронизывал тело. Григорию и Егору хотелось как можно быстрее уйти отсюда прочь, спуститься вниз, в долину, где было светло и праздно от вольного лета.

– Смотри, лошади воду из озера не пьют! – удивился Егор.

– Где же тут пить, коли вода прогоркла, – ответил на замечание Гришка.

Егор наклонился, захватил воду из озера ладошкой, поднес ко рту, попробовал, тут же выплюнул. Вода имела отвратительный, кисло-гнойный запах, будто в озере разложился труп умершего животного.

– Источник из-под земли где-то бьет… мне изыскатели говорили, что бывает, если горы молодые, а вулканы не потухли до конца. На поверхность сера и водород выходят, вот и травят воду, – пояснил Григорий, поворачивая своего коня. – Вниз поехали, под гору, там, у ключика чай пить будем.

Они тронули лошадей вперед, объезжая озеро по хорошей, набитой сотнями ног тропе. В густой грязи печатались старые и свежие копыта сохатых, оленей, маралов; большие и мелкие медвежьи лапы; продолговатые следы росомахи и тоненькие, размером с большой палец человека, копытца кабарожки. В одном месте Гришка приостановил коня, показал на большой след кошки: «Ирбис… снежный барс! Редкий зверь…» А перед самым выходом к спуску, по краю грязи теснился размытый дождями отпечаток человеческих ног.

– Скорее всего, тофалары, – заключил Гришка и стал пояснять: – Следы маленькие, в кожаных чунях… идут оттуда, из-под горы. Вероятно, человек в гору шел пешком, оленя в поводу вел, а здесь вот, сел на него и поехал… видишь? Копыта стали больше проваливаться. Да он не один был… двое… на двух оленях!