Тропа бабьих слез - Страница 66

– Гришку там стреляли, – показал рукой вверх по ручью. – Там люди золото мыли. Гришка тихо ходил, коня тут оставлял. Его там стреляли, он сюда бежал, коня отвязал, под деревом умирал. Потом его медведь нашел, кишки кушал, тушить завалил, и мы пришли.

– Сколько людей на прииске было? – сухо спросил Фома.

– Трое. У них тоже лошади были. Потом, как они Гришку стреляли, ехали на конях там, стороной, – Чигирька показал рукой за пригорок, – след резали. Они не знали, что Гришка тут умер, думали, он на коне уехал, но догонять не стали.

– Сдается мне, Гришку стреляли из-за лотка, – высказал свое мнение Егор.

– Так, правильно говоришь, – довольно кивнул головой Чигирька. – Гришка видел лоток отца, поэтому его стреляли. Тот, кто убил Гришку, убил его отца.

– Вон как все получается… – вступил в разговор Фома. – Значит, Гришка видел и узнал их! Но кто это?!

– Тут надо думать, – просто ответил Чигирька. – Гришка не успел писать, умирал быстро, однако лоток отправил, нож, рубаху, две палочки с бородой в одну котомку. В другую клал камень, веревку, белую тряпку. Палочки с бородой, думаю, это люди. Два человека с бородой. Наверно, человека два было на лошадях. Третий конь под груз, сзади ходит. Однако надо по следам ходить быстро, смотреть, куда поехали, – забеспокоился хакас, – погода ломается, дождь будет, потом не найдем след.

Похоронили Гришку быстро, без особых почестей и должных салютов из ружей. Так уж сурова жизненная необходимость обряда трагических случаев в тайге, все происходит просто и обыденно. Любой охотник знает, что каждый ходит по краю обрыва: сегодня Гришка, завтра – кто-то другой. Возможно, Гришке повезло. Его нашли, предали тело земле, похоронили по-человечески. Он имеет свое последнее пристанище на высоком бугре с видом на гольцы. Его плоть не успел съесть медведь.

Егор выровнял земляной бугорок. Фома вырубил топором на кедре свежий могильный крест. Когда все было закончено, мужики пошли на ручей, где Чигирька свежевал убитого медведя. Фома позвал за собой Софью. Егор негромко оборвал его:

– Пусть посидит…

На их разговоры Софья не подняла головы, так и осталась сидеть рядом со свежим холмиком, под которым покоился ее любимый человек.

Чигирька к тому времени уже снял шкуру, вскрыл брюшину и теперь орудовал ножом в кишках. То и дело, откидывая собакам очередные куски медвежатины, охотник прощупывал каждый сантиметр ворвани, что-то просматривая. На удивленный вопрос Фомы, зачем ему это надо, Чигирька молча насупил брови, не ответил, продолжая заниматься грязной работой. Фома и Егор переглянулись, отступились от него. Один развел костер, другой поставил в котле варить мясо.

Их занятия прервал довольный голос Чигирьки:

– Нашел!..

Мужики удивленно придвинулись к нему, стараясь понять, что он держит своими пальцами. А хакас, по-детски радуясь своей находке, бережно обмыл круглую свинцовую пулю в проточной воде и теперь уже достаточно полно дал стоящую оценку находке:

– Однако шестнадцатый. Самодельная. Тут, сбоку, на пуле ямка… после выстрела осталась. Так бывает, когда ствол маленько ударенный. Кто Гришку стрелял, ружье битое, на стволе «жук» снаружи… как ружье найдем, тогда знать будем, кто Гришку убил.

16

К вечеру погода сломалась. Куржаком чела медвежьей берлоги захмарились пики гольцов. На обширных альпийских полянах, под властной ладонью свежего ветра поникли заросли густых трав. Ветви деревьев отяжелели от влаги, засеребрились пыльным налетом мокроты. Тяжелый в горах воздух напитался сыростью, запахло прелью, мокрым камнем, прохладным снегом ледников. Непонятно откуда появившиеся облака закрыли небо и солнце, утопили в молочной пелене линию горизонта. Видимость ограничилась до нескольких сотен метров. С вершины перевала подул прохладный, пронизывающий ветер.

Маркел остановил коня, спрыгнул на землю: пойдем пешком, так теплее! Сергей последовал его примеру, взял лошадь за уздечку, пошел сзади.

Чем дальше они шли вперед, тем круче становился подъем. Преодолевая очередной прилавок, тропа металась из стороны в сторону, падала в ложбины и вновь уходила в крутизну, слепо пробиралась между скал, тянулась вдоль курумов, обходила завалы и ломняки, уводя путников в поднебесную высь. Сергею было не видно, как высоко они забрались. Вот уже несколько часов они шли в облаках. Однако плотный, сжатый, перенасыщенный влагой воздух давал полное представление о значимом уровне перевала. С каждым очередным подъемом дыхание становилось труднее, в ушах стоял непроизвольный шум, сердце отбивало ударами колота. Насквозь промокшая одежда отяжелела древнерыцарскими латами. К обуви, казалось, привязали пудовые гири.

Сергей стал отставать, тяжело дышал, то и дело отбивал от тяжеленных сапог налипшую грязь. Маркел, впереди, то и дело останавливался, терпеливо ждал его, настойчиво предлагая пройти еще какое-то расстояние:

– Это все из-за погоды: дождь, слякоть, тяжело идти, – говорил он без всяких эмоций, как будто сидел на чурке с удочкой в руках. – Там, наверху, легче будет.

– Какой же тут дождь?.. – обливаясь потом, тяжело дышал Сергей. – Никакого дождя… пыль какая-то стоит…

– А это и есть дождь, потому что мы в облаках идем. Там, внизу, сейчас ливень, а нам повезло. Вот как выйдем на луга, там ветерок облака гоняет, сухо будет.

– Откуда ты все знаешь? – недоверчиво спросил Сергей, удивляясь свежести состояния Маркела, на лице которого не было хоть капли пота, а дыхание было свежим и спокойным.

– Не первый раз тут. С отцом два раза был, потом один приходил… – и загадочно: – Людей проводил за перевал… – опять махнул рукой вверх. – Тут немного осталось, всего три прилавка. А там, вдоль альпийских лугов, по ровному месту до родника за один присест доехать можно. А у родника ночевать будем, – и опять пошел вперед.