Тропа бабьих слез - Страница 57

– Домой, Рубин!.. Шагай домой… своим следом. Иди так, как пришел… – и несильно хлопнул мерина по крупу.

Рубин сделал несколько шагов вперед, остановился, посмотрел на Гришку. Умный конь понимал, что с человеком происходит что-то неладное. Большие, красивые глаза животного наполнились печалью. Возможно, он догадывался, что Гришка скоро умрет, и понимал значение его последних слов к нему. Так или иначе, данная команда действовала на Рубина безотказно. Он знал значение слова «домой». Этому его научил настоящий хозяин. Если где-то в тайге с вьюками, полными орехом или мясом, Егор приказывал ему этим словом, он покорно шел туда, куда ему сказали. Сейчас слово «домой» произвело на мерина двоякое чувство. Он видел, что человек попал в беду, ему надо помочь, и не мог ослушаться приказа. Ожидая дальнейших действий, конь стоял неподалеку, не бросая человека, но Гришка слабо закричал на него:

– Что встал?.. Не понял?! Я тебе сказал, иди домой! Что неясного? Пошел домой!..

Понуро опустив голову, Рубин медленно зашагал прочь. Его уши были повернуты назад: вдруг человек скажет обратное? Иногда на ходу он поворачивал шею, смотрел назад, но, не дождавшись каких-то слов, делал очередной шаг. На дальнем пригорке Рубин остановился, повернулся боком, последний раз посмотрел на Гришку. Он видел, как тот сидит, прислонившись спиной к дереву, прикрывая ладонью спину, смотрит ему вслед. Глаза Рубина наполнились слезами. Наверно, он сейчас понимал лучше самого Гришки, как тяжело оставлять обреченного человека. Но твердость данного слова, как крепость кремня, его надо было исполнять.

Последний раз, увидев стоящего коня, Гришка опять повелительно махнул рукой, громко крикнул, удивился своему хриплому голосу. Ему показалось, что он шепчет, не более. Или у него что-то с ушами? Да и зрение подводить стало. Вон, на пригорке только что стоял Рубин, а теперь уже нет. Ушел…

Рядом кто-то негромко скулит. Гришка повернул кивающую голову: Кыргыз, щенок сидит подле. А он что тут делает? Ах да, караулит хозяина. Но зачем караулить? Ведь он сейчас все равно умрет.

Гришка сделал сердитое лицо, стал гнать собаку прочь:

– А ну… пошел за конем… говорю… – взял с земли палку, припугнул: – Пшел говорю!..

Кыргыз отскочил в сторону, обиженно опустил хвост. Первый раз хозяин сердится на него. Бедный пес не знает, что от него хотят. В его сознании уже закрепилась преданность к Григорию. Врожденным чувством Кыргыз понимает, что происходит что-то плохое, с хозяином случилась беда, и не желает бросить его в трудную минуту.

А Гришка уже не видит Кыргыза. Перед его глазами стоит Софья. Милая сердцу девушка покорно тянет ему свои сильные, но ласковые руки. Чувство глубокой вины сжимает его сердце в тиски: обманул, не вернулся…

Глаза Гришки наполняются скорбью. Он знает, что Софья будет его ждать, долго, терпеливо, но не дождется. Скорее всего, она больше не познает чистой, святой любви мужчины. Возможно, было бы лучше, если он не ласкал ее своими ладонями, не дарил ей жар горячих губ. Суровая память не простит ярких воспоминаний ночи, Софья будет помнить его всегда, скучать об утраченном счастье. На всем протяжении оставшейся жизни гнетущая тоска будет точить ее душу шелкопрядом безысходности мелькнувшего счастья.

Гришка тоже не видел большой радости в своей жизни. В его сознании ярко живы короткие моменты: счастливая молодость, отец, матушка, молодая семья и, наконец-то, Софья. Добрые минуты всегда затмевают суровые краски. Он не помнит три года войны, смерть родных и близких, постоянное одиночество, истосковавшуюся душу, то, что на нем закончился род Соболевых. Каким бы ни был суров жизненный путь, на пороге смерти Гришка вспоминал только хорошее. Все было не так уж и плохо. Он родился, вырос, прожил жизнь в тайге. И так же, как и все предки его рода, здесь умирает. В душе Гришки жив дух единения с природой. Он свято верил, что, делая свой последний шаг в этих диких горах, под сводами густых кедров, навсегда останется здесь в следующей жизни, будет бродить по знакомым распадкам, промышлять зверя, наблюдать таинство бытия. Такова вера охотничьего рода Соболевых. Так говорили его прадед, дед и отец. Скоро он встретится с ними, и от этого на душе Гришки становилось легко и спокойно. В последнюю минуту ему казалось, что он слышит их голоса, видит движение теней. Да, действительно, вон из-за дерева вышел отец, позвал за собой. Гришка вдруг почувствовал облегчение. Непонятно когда и куда ушла боль, в ногах появилась сила, тело наполнилось жизненной энергией. Он встал, посмотрел вокруг, пошел за отцом…

14

На вечерней заре яростным лаем взорвались собаки. Таежная староверческая заимка напряженно насторожилась: люди идут! Дед Лука проворно вскочил со своей чурки, вглядываясь в тайгу, приложил над глазами ладонь. С пасеки подошел Фома Лукич. Маркел поставил на крыльцо пустые ведра, хотел идти за водой, но временно отменил работу. Хлопнув дверью, из дома выскочила Софья, за ней – Мария Яковлевна: кто там? Дед Лука недовольно махнул рукой, женщины скрылись назад. На ходу, поправляя одежду, потянулись к оружию офицеры царской армии: вдруг это едут красные?..

Ожидание было недолгим. Вскоре на тропе, среди деревьев, мелькнули силуэты двух всадников. Спешно приблизившись к заимке, люди издали приветствовали хозяев. Все облегченно вздохнули, успокоились, узнав гостей из поселка.

Егор Подольский и Чигирька уверенно подъехали к заплоту, грузно спешились с уставших лошадей, привязали их к коновязи.

– Здорово ночевали, хозяева! – степенно приветствовал всех Егор. – Остановиться можно?